Весна 2006-го...
– Мы встретились в странный период моей жизни, – говорит Тайлер и берёт Марлу за руку.
БАБАХ!
На фоне взрываются небоскрёбы. Они ползут вниз, как карточные домики.
Вот это я понимаю эпичная концовка!
Дальше по экрану бегут титры, а я смотрю на пацанов. На их лица, на их эмоции. Я знаю – «Бойцовский клуб» умеет взрывать мозг. Он как водородная бомба, как компьютерный вирус, способный на раз наебнуть систему. Я вижу, как Тайлер Дерден поселяется в их в мозгах, как загораются глаза.
– Ну, ничего себе, – выдыхает Ржавый. – Вот это было круто!
Остальные послушно кивают, всё ещё пребывая в легком шоке.
– Ага! Круто… – говорю я. – А знаете, что было бы ещё круче?
– Что? – все смотрят на меня.
– Организовать свой бойцовский клуб! – слова Тайлера слетают с моих губ.
И вот мы уже в гараже. Вот мы уже метелим друг друга. Конечно, не так жёстко – в нашем случае всё ограничивается боксерскими перчатками. И всё же… фильм даёт нам импульс, глоток свежего воздуха. Он становится нашей инструкцией, нашей Библией.
Как там говорилось?
«Если можно проснуться в другом времени, и в другом месте, нельзя ли проснуться другим человеком?»
***
Проснувшись другим человеком, первым делом я задумываюсь о смене имиджа. Вернее даже не смене, а возвращении к корням, к тому прикиду что был у меня со школы. Косуха, гады, цепи и клёпки. Эта униформа даёт заряд энергии, которой мне так долго не хватало. Дело в том, что как только я поступил в медуху, мама попросила примерить цивильный вид, мол, встречают по одёжке.
Ага, вот меня и встретили и определили в ботаники! Хотя ботаником я уж точно не был!
Вообще медуха мне не нравится. Всего лишь первый курс, а я уже чувствую, что не моё. К тому же там так скучно, даже поговорить не с кем. Единственный адекватный пацанчик по кличке Синий, недавно перевелся из фельдшеров в медбратья. Он тупо не выдержал прессинга Судьи. Эта старая тётка морально давит всех, всё повторяя, что фельдшера это ни хиханьки-хаханьки и если кто-то не справляется, то лучше перейти. Собственно Синий так и сделал, я же пока держусь… С девчонками тоже облом, хотя их столько что глаза разбегаются. Казалось бы радуйся, но я не знаю как с ними общаться. Мама так вообще похоже считает меня пидором. По крайней мере, я так слышал, когда она разговаривала с подругой. Она всё удивлялась, почему у меня до сих пор нет девчонки и спрашивала: «А может он того?».
Нет, мамочка я не того! Я просто не знаю как вести себя с женщинами, ведь я рос без отца, и у меня не было примера для подражания!
В общем, я прыгаю в старые шмотки, плюс крашу волосы в красный цвет и вставляю в лицо пирсинг. Теперь у меня пробито крыло носа и губа, плюс три колечка в левом ухе и одно в правом. Теперь все в шоке – был тихоней с задней парты, а стал экзотическим зверьком…
***
Иду с пар. До дома совсем ничего, как тут попадается пьяная парочка. Они настолько пьяны, что еле держатся на ногах, помогая друг другу идти. И тут пацан натыкается на меня взглядом, видит мой прикид и начинает барагозить:
– Слышь петушара?! Ты хули так вырядился?! Эй, я тебе говорю?!
Я молча прохожу мимо, хотя по спине бежит холодок. Сколько раз я встречал таких уродов.
– Давай! Иди, иди! Повезло тебе, что я с бабой, а так бы пиздец тебе, гребень! – орёт он в спину, каждое слово, как удар ножом.
Чем-то он мне напоминает Седого – моего школьного врага. Надо бы было ответить, но уже поздно.
А чтобы сделал Тайлер на моём месте?
Я захожу в подъезд и поднимаюсь на четвертый этаж. Открываю дверь, и тут гнев наконец-то прорывается наружу.
Да нихуя не поздно! Больше я такого терпеть не буду! Ща мы с тобой побазарим!
Я лихорадочно начинаю переодеваться, панковские шмотки заменяет спорткостюм. Хватаю биту и бегу вниз. Бегу по дворам ища этих синеботов.
Чёрт! Их уже нигде нет!
Иду назад, постоянно оглядываясь и прочесывая взглядом местность. И тут слышу – опа! – причитание того козла. Выглядываю из-за стены дома – и правда они! Идут и вопят на всю улицу. Я жду подходящего момента. Парень как раз спотыкается и пытается подняться с колен. Вот тут-то я и подлетаю. Бью со всей силы. Сука даже не успевает понять в чём дело, как удар сбивает его с ног. Он падает, а я луплю дальше.
Хрясь, хрясь, хрясь!
После третьего удара бита ломается надвое, и я даю по тапкам. Бегу, а девка орёт на всю улицу:
– Ты что сделал гад?! За что?! Ты куда убегаешь?!
Я забегаю в подъезд, но даже дома не могу успокоиться. Хожу по квартире взад-вперед и всё думаю о сломанной бите, о том куске, что остался там.
Его надо бы забрать!
Я снова выхожу на улицу и окольными путями иду на место. По дороге встречаю своего друга Пупка.
– Здорово Макс! Ты чё весь на панике? Что случилось?
– Да я только что гопника одного уработал… Прикинь, биту об него сломал…
– Да ладно! Серьёзно?! – он, кажется, не верит.
– А то… Слушай, а можешь пойти туда и забрать кусок, что отломился? Я покажу где…
– Я даже не знаю… – он колеблется, ему явно страшно. – Ладно, давай попробую…
Я остаюсь стоять, а Пупок идёт туда. Вокруг уже никого, лишь пара человек выглядывает из окон. Я вижу издалека кусок биты и кровь на асфальте. Пупок подбирает обломок, оборачивается ко мне и кричит:
– Всё, взял!
Я ещё раз оглядываюсь и хватаюсь за голову.
Вот же дебил!
***
Панк-рок для меня начался довольно банально – с тяжелых ботинок и "Короля и Шута". Это произошло в старших классах, что было уже по себе экстримом, ведь вся школа слушала рэп. В такой обстановке пришлось отвоёвывать себе место под солнцем, но я не дал заднюю и вскоре все смирились с моей косухой и говнодавами. Помимо музыки моей страстью всегда были книги. Если раньше я увлекался фэнтези и бульварным чтивом про бандитов и воров в законе, то в период панка всё внимание заняла другая литература. «Революция сейчас!» – Стогова, «Железо» – Генри Роллинза, «Поваренная книга анархиста», «Прошу убей меня», «Заводной апельсин», ну и конечно же Ирвин Уэлш. Вот кто действительно захватил мой разум и воображение. «На игле» и «Аист Марабу» буквально взрывали сознание, и я проживал с героями каждую страницу. Вместе с книгами менялись и мои музыкальные вкусы. Сибирский панк… панк-77 и 82… калифорнийский панк... Я словно прилежный ученик переходил из класса в класс, пока не добрался до выпускного, до DIY панк-хардкора. Причем вначале он мне не понравился – качество записей было убогим. Какой-то шум! – подумал я. Это очень отличалось от более известных групп с прилизанным звучанием. И все же я дал ему шанс и постепенно влюбился в хардкор. Он подкупил своей агрессией, скоростью и драйвом. А ещё мне понравилась концепция DIY (Do It Yourself), когда ты делаешь всё сам – от записи альбомов до организации концертов. Я погружался всё глубже, и оказалось, что панк-рок был всего лишь айсбергом, а под ним таился целый океан панк-хардкора. Причем он был настолько глубок, что в нем можно было утонуть. В нём было столько стилей и смежных жанров, своя литература, мода, кинематограф. Это была не просто субкультура, а контркультура, объединяющая людей. Всех тех, кто хотел изменить мир. Я узнал о таких вещах, как Критическая масса, Food Not Bombs, стрейт-эдж. Последнее показалось мне сказкой, слишком сильно в голове укрепился образ панка, как алкаша и наркомана. Но в конечном итоге я всё переварил и понял, что это своеобразная эволюция. Когда панк-сообщество погрязло в алкоголизме и наркомании, пришло новое поколение, которое захотело перемен и сделало из вредных привычек табу. Теперь я тоже хотел измениться. Конечно, не так радикально, но всё же… Я хотел не просто слушать музыку, я хотел её играть. Причем заряжал идеями всех окружающих и вскоре мы с друзьями собрали свою группу. Вот так, кульминацией панка для нас стала Чувство Протеста…
***
– «Война окоончееена!» – поёт Ржавый, а Картошка перебирает по струнам акустики.
Мы сидим на квартирнике, куда нас позвала одноклассница Картошки, которую все называют Ляля. Она такая типичная хиппушка, как впрочем, и остальная публика. Здесь есть девчонка с плетёными косичками по кличке Май, ещё одноклассник Картошки – Клайман, а так же пафосный бородач Лев. На этом фоне качественно выделяется высокая готка, одетая во всё черное. Кажется её зовут Нелли. У неё шикарная задница. Она такая красивая, что я чувствую себя смущенным юнцом. Собственно так и есть. Я посылаю ей флюиды, но она смотрит на Пупка, который похоже ничего не замечает.
– Пошли покурим, – предлагаю я Ржавому, когда он заканчивает петь.
Мы выходим в подъезд – я, Ржавый и Пупок. Пацаны закуривают, а я достаю таблетки баклофена. Об этих таблах я узнал из интернета. Там был целый перечень веществ, которые можно купить в аптеке и приторчать.
Сейчас попробуем!
Мы давно собирались поиграть с сознанием, вот только Ржавый в последний момент даёт заднюю.
– Думаешь это хорошая идея? – бубнит он.
– Думаю, что мы панки, а значит похуй! – говорю я и закидываюсь.
Он же ссыт и отказывается, а Пупку я даже не предлагаю – он и так дурачок.
Когда мы возвращаемся, Картошка несет какую-то ахинею, чем выставляет себя ещё большим клоуном. Он жадно смотрит на девчонок, но вряд ли ему здесь обломится. Если честно природа на нём отыгралась: он маленький, толстенький, да ещё и хрупкий как стекло. Прошлым летом он сломал ногу, лишь слегка подпрыгнув. Помню как он оторвался от земли, наверное, на сантиметров десять и приземлившись что-то хрустнуло да так, что пришлось вставлять в ногу стальной штифт. Теперь он хромает, похоже, что на всю жизнь...
Между тем квартирник продолжается. Теперь за гитару берётся Лев и поёт какую-то бардовскую поебень, которую я слушаю вполуха, всё больше прислушиваясь к ощущениям. Пока ничего не происходит и это нормально, как писали в интернете – таблеткам нужно время… Так проходит ещё полчаса. Гитара переходит из рук в руки, пока снова не оказывается у Картошки.
– Может Гражданку? «Всё идёт по плану»? – предлагает Ржавый.
– Давай… – Картошка начинает играть, а мы всей толпой подпевать.
– «… и всё идёт по плану…»
Тем временем баклофен начинает действовать. Я чувствую, как становится жарко, как во мне что-то меняется, но пока не могу понять что.
– «Всё идёт по плану…»
Проходит ещё пара песен. Ляля уходит на кухню ставить чайник, а я присаживаюсь рядом с готкой. Я живой и игривый, словно баклофен снимает все барьеры.
– Кис-кис-кис! – я хватаю её за цепь на боку и медленно притягиваю к себе. – Иди сюда кошечка!
– Ты чего? – она удивленно хлопает глазками.
– Сейчас узнаешь! – я прижимаю её к себе.
– Отстань! Не трогай меня… Ты воняешь! – она отстраняется и морщит носик.
Впервые в жизни я задумываюсь, как пахну и о том, что давно не стирал свои шмотки. Но стыд тут же перебивает новая волна баклофена:
– Так и должен пахнуть панк детка!
– Тогда мне не нравятся панки!
– Ну и иди ты! – цежу я сквозь зубы и медленно поднимаюсь.
Странно, но её слова никак не отражаются на настроении – мне весело и классно. Я наслаждаюсь новым состоянием и иду в сортир. А там, на стене огромный плакат – «Гарри Поттер и Орден Феникса». Я смотрю на него пока ссу, сосредотачивая всё внимание на малышке Гермионе. Её глаза блестят, а плакат словно дышит, медленно покачиваясь, как прибой вверх-вниз. Гермиона теперь не просто смотрит, а ещё и улыбается.
Не ну реально улыбается! Персональная улыбка прямо в душу!
От этого я завожусь ещё больше. К тому же лицо Гермионы плавно перетекает в лицо той готки. И вот я уже в том состоянии, что сейчас трахну плакат. Член в руках твердеет и уже не понятно то ли я ссу, то ли дрочу.
– Эй, чувак ты там долго?! – кричит Ржавый из-за двери. – Пошли, пора уходить.
– Уже?!
– Так ты там полчаса просидел.
– Что?! Полчаса?! – я не верю таким скачкам во времени и всё же выхожу и одеваюсь.
Мы прощаемся со всеми и выходим. Пацаны идут впереди, я же плетусь в хвосте, явно не поспевая. Тело наливается непривычной тяжестью. То прикольное состояние быстро проходит, его выбивает тотальный невменоз в стиле зомби. Голову застилает плотный туман, а перед глазами плывут круги фонарей.
Я невменяемость Джека…
Я чувствую себя героем аниме «Евангилион», который залез в гигантского робота, но слишком упорот, чтобы им управлять. И вот этот робот идёт сикось-накось, почти вслепую, шатаясь и маша руками.
– Ты как? – спрашивает Ржавый, оборачиваясь ко мне. – Ебать! Ну и видок у тебя, конкретный овощ! Ну чё почувствовал себя панком?
Я лишь тяжело вздыхаю, а сам думаю:
Ещё каким! Punk’s not dead!
***
– Ты уверен? – спрашивает Ржавый с сомнением.
– Давай ставь! – отвечает Пупок.
Мы мажем его волосы гелем и ставим в тридцати сантиметровые шипы. Вскоре на его голове вырастает ирокез.
– Ну всё, готово. Осталось только добраться до концерта, – говорю я.
Что на самом деле не так уж и просто. Я боюсь, что мы даже со двора не выйдем. Ведь если в моём прикиде можно спокойно нарваться, то с таким гребнем и подавно. Главное не встретить какого-нибудь отморозка, типа Бычка или Психа.
Мы выдвигаемся на улицу и как ни странно доходим до остановки без проблем. Осталось только дождаться автобуса, ну и Картошку… А вот и он…
– Привет пацаны! Как вам мой прикид?
Он в длинном балахоне с Цоем и надписью «Перемен требуют наши сердца» на спине. Причем балахон ему явно не по размеру и выглядит скорее как юбка. Самое забавное, что «Перемен» болтается в районе задницы.
– Чувак у тебя, похоже, не сердца требуют перемен, а жопа!
– Ахах, точняк! – смеётся Пупок.
– Ну, ничего, на концерте она их и получит! – добавляю я.
– Да пошли вы! – огрызается Картошка, но затем ржёт вместе с нами. Он похоже вообще не пробивной.
Вскоре приезжает автобус. Мы садимся и видим огромную пёструю толпу. Среди них выделяется мой одноклассник Глиныч. Ещё я узнаю Мела, Шипа и Гамака – это поляновская туса, которая считается основной в городе. Они ведут себя довольно шумно и даже агрессивно, пьют портвейн и орут песни Пургена и Оргазма Нострадамуса.
Глиныч подходит ко мне, чтобы поздороваться.
– Клёвый у тебя пирсинг, – говорит он. – А как тебе мой?
Я замечаю булавку в носу и ещё одну в ухе. Судя по запёкшейся крови в местах проколов, они вставлены недавно. Ещё у него зелёный ирокез, потрепанная шипастая косуха и джинсы, увешанные нашивками. Причем одна из нашивок Nirvana, а вторая с кельтским крестом. Это очень странный набор, буквально противоречащий друг другу, ведь Курт Кобейн часто высказывался в защиту педиков.
Мы ещё немного трещим и Глиныч отходит к своим. Я смотрю на них с легким отвращением, таких называют говно-панками, у них нет идеологии, кроме бухла и хаоса. Я слышал у них есть тип, который болен СПИДом. При этом он спит со всеми, причем как с девчонками, так и с пацанами. Для него это типа по приколу. В общем, такие уроды скорее дискредитируют наш движ и я не хочу иметь с ними ничего общего. К тому же я слышал они под скинов стелятся. Кстати о скинах… Недавно я узнал, что не все скины нацисты и даже более того, первые скинхеды слушали ска и регги, то есть музыку черных. Это потом появились ушлые дядечки, которые промыли мозги малолеткам и заманили к себе в правые партии, а уж пресса перевернула всё с ног на голову, так что за скинами закрепился образ нацистов. Вот такие пироги! Оказывается, есть и другие скины. Например трады, которым пофиг на политику. Они скорее тащатся по музыке, шмоткам и футболу. А ещё есть антифа-скины: шарпы и раши. Правда, у нас в стране похоже это полумифическая тема. По крайней мере, я ещё ни одного такого не видел, а вот нациков буквально пруд пруди…
Тем временем мы подъезжаем к нужной остановке, вываливаемся всей толпой, проходим пару дворов и видим ещё одну толпу на входе в ДК. Здесь помимо панков ещё рокеры и металлисты. Проходя внутрь, я ощущаю нервную дрожь, что неудивительно, ведь это первый мой концерт. В зале довольно темно, вдоль стен стоят стулья, а в центре бушует водоворот из прыгающих тел. Мы застаём выступление Autodafe – группы, где играет тот самый пафосный мудак Лев. Что примечательно у них за синтезатором другой мой одноклассник Зуб. Он рубится и машет длинными волосами, как метёлкой. Они играют модную мазафаку, но публике явно не нравится, и их закидывают разным мусором. Следующими выступают панки из группы Черный понедельник. Они пытаются переигрывать АЗЪ – «Не подчиняйся никому».
В какой-то момент вокалист начинает скандировать:
– Панки хой! Панки хой! Панки хой!
На что из зала вскидываются руки в нацистском приветствии.
– Они что все нацики?! – звонко спрашивает Картошка.
Как назло в этот момент заканчивается песня и его вопрос эхом расходится по залу.
– Да тише ты! – я бью локтем его в бок, похоже, у него совсем отсутствует чувство самосохранения.
Хотя уже поздно – к нам направляется огромный жирный скин в камуфляжных штанах. От него так и веет неприятностями.
– Ты что-то имеешь против коротыш? – спрашивает он, нависая над Картошкой.
Тот смотрит с вызовом, но молчит. Мы все молчим. Конечно, хочется что-то ответить, но против всего зала не попрёшь, нас тут просто разорвут.
– Я так и думал, – говорит нацик и уходит, явно довольный тем как мы обосрались.
Мы же делаем вид, что ничего не происходит, а Картошка так вообще тут же об этом забывает. А вот я нет, я чувствую себя говном и трусом.
А говорил, что больше терпеть не будешь! – поддразнивает внутренний голос, от чего я чувствую себя даже не говном, а маленькой ёбанной говёшкой.
После этого я уже не могу наслаждаться музыкой и угаром, и просто стою в углу, пока Ржавый не зовёт на улицу.
– Пошли выйдем! Я тут с одними парнями познакомился! – кричит он.
На улице нас встречают два волосатых типа. Один в футболке Mayhem, другой в Manowar.
– Знакомься, это Джон и Кондор. Они могут помочь с басухой и, кстати, тоже собираются поступать в медуху.
– О круто… И что там с басухой?
– Да у нас есть одна знакомая, которая продаёт. Можно как-нибудь словиться и посмотреть, – говорит Кондор. – Кстати, я тоже басист.
– Классно…
– Что может тогда за знакомство? – Джон протягивает мне баклаху «Арсенального».
Вот так мы и стоим, пиздим о музыке и прочей чепухе. Тем временем пара мощных глотков выбивает плохие мысли и возвращает меня в строй.
– Ну что пошли назад? – предлагает Ржавый.
– Пошли… Басист добей, – Джон отдаёт баклаху Кондору, в которой остаётся одна пена.
Между тем на сцене прыгает тот жирный нацик. Он орёт в микрофон, что есть мочи:
– «Белые столбы! Белые столбы!»
– А что это за группа?! – спрашиваю я у металлистов.
– Кажется, они называются Протест, а вокалиста зовут Томас.
Хм… Протест и Томас, что ж запомним...
– Погнали рубиться! – кричит Ржавый и бесстрашно прыгает в слэм.
В моей голове рождается шальная мысль и я бросаюсь за ним. Мы входим в толпу, как нож в масло. Я прыгаю и барахтаюсь, пробивая локтями путь к сцене. И вот я уже напротив Томаса. Я с шумом втягиваю сопли в носоглотку и харкаю в него. Я вкладываю в плевок не только сопли и слюни, но и всю свою ненависть. Харча удачно прилетает ему в рот, так что он даже запинается. Его глазки-бусинки бегают по толпе, ища цель, того кто это сделал, но я ловко уворачиваюсь от них и постепенно выбираюсь из слэма.
Вот что я называю панк-роком! Прям как во времена Sex Pistols!
Тем временем Томас прыгает в зал и начинает молотить всех руками и ногами. Как по команде к нему бросаются другие бритые и начинается куча мала, перерастающая в драку – скины против панков. Я вижу, как из толпы выплывает Ржавый с разбитым ебалом.
– Кто-то заехал локтем, – говорит он, вытирая кровавые сопли.
Мы находим Картошку с Пупком и выходим на улицу. Как раз вовремя, потому что к ДК подъезжает патрульная машина. Менты заходят внутрь и выходят уже с Томасом и ещё парочкой нациков. От этой картины внутри всё ликует, но я молчу как партизан.
Оставшаяся часть концерта проходит без эксцессов. Пока на сцену не выходит группа Spectrum, на которую похоже и пришли все металлисты. Они даже не успевают начать, как вокалист в коже и макияже, зачитывает мантру во славу Сатане и организаторы тупо вырубают свет, погружая зал во мрак...